Минэнерго наращивает публичную активность. Вячеслав Кравченко – заместитель министра энергетики дал интервью Ъ. Мы прочитали и решили поделиться замечаниями.
В. Кравченко: Рассматривался следующий вариант: дождаться возникновения реального энергодефицита и уже тогда проводить конкурс на строительство новых мощностей. Но вариант получался достаточно дорогим, потому что между модернизацией и «гринфилдом» разница в цене от двух до четырех раз. То есть если мы дождемся вывода объекта из эксплуатации и на его месте будем строить новый, то цена получится на уровне 75 тыс. руб. за 1 кВт
АЭА: А зачем дожидаться? Если генератор стоит перед дилеммой – выводить или модернизировать, он подает соответствующие заявки на нормальном КОМ и получает цену, на основании которой принимает решение. В случае вывода (не прошел КОМ) в следующем отборе прогнозируется дефицит в данном узле системы и цена растет. Соответственно туда приходит инвестор и либо строит, либо расшивает сетевое сечение, либо … все –таки модернизирует старую станцию. Ничего ждать не надо. И скорее всего это будет не «гринфилд», а браунфилд – рядом с действующим объектом или на его площадке. Владелец может быть другой, что вообще говоря и нужно в наших монополизированных ЗСП.
В.К. : Один из вариантов был отыгрывать все ценой КОМа, но мы понимаем, что придется отказываться от системы ценообразования на мощность, принятой несколько лет назад. Нам пришлось бы опять делать цену не в среднем по ценовой зоне оптового энергорынка (их две — европейская часть РФ с Уралом и Сибирь.— “Ъ”), а по каждой зоне свободного перетока (ЗСП, более мелкое деление территории оптового энергорынка.— “Ъ”), и в отдельных регионах уровень цен сложился бы достаточно высоким. Пришлось бы играть в такую же игру: при возникновении дефицита в соответствующей ЗСП строить «гринфилд», но тогда цена была бы распределена не по ценовой зоне, а только в соответствующей ЗСП. Поэтому от этой модели мы отошли, хотя если смотреть с точки зрения рынка, она, наверное, является наиболее правильной.
АЭА: Комментарии излишни. С точки зрения рынка это было бы более правильно, но мы так делать не будем. Потому что уже сделали в 2015 году, как сделали. Ошибки признают только трусы.
Ъ: За отсутствие рыночных решений в концепции модернизации Минэнерго многие критикуют. Может, стоило дореформировать рынок и создать механизм, который поднимет цену КОМ до необходимого уровня?
В.К.: Первый и самый значимый фактор — это цена. К еще более высокой цене сейчас никто не готов. Второе, нам бы пришлось очень сильно увеличивать сроки отбора мощности, то есть уходить с четырех лет на значительно более длительные периоды. Сейчас мы планируем продлевать КОМ на шесть лет, чтобы быть уверенными в том, что полученные деньги генкомпании направят на продление ресурса и поддержание оборудования в надлежащем состоянии. Если уходить на восемь или двенадцать лет — это будет кардинально другая модель. И я не уверен, что она будет принята как потребителями, так и генераторами.
АЭА: Цена – производная баланса спроса и предложения. В котором участвуют не только ТЭС и, при правильной организации рынка даже не только большие станции. Какая она будет, зависит только от этого. Сроки отбора мощности увеличивать? Более 6 лет? В связи с чем? С тем, что у нас ничего не построишь за 6 лет? Ни ЛЭП, ни ТЭС? 8-12 лет – это о чем? Ну вообще-то даже у нас строили за три -четыре года по ДПМ-1. Объекты распределенной генерации, сетевое строительство, как и проекты реальной модернизации, не говоря уже о мероприятиях в формате капремонта, реализуются за 1-2 года. Максимум 3.
В.К.: Модернизация — это по сути замена крупных узлов станций: турбины, генератора, котла-утилизатора. Поскольку у ТЭС линейка оборудования достаточно широкая, то мы пошли по достаточно простому пути — мы формируем исчерпывающий перечень модернизационных мероприятий и определяем их эталонную стоимость.
АЭА: Модернизация – это повышение эффективности, то есть снижение опексов. Замена оборудования, старое на такое же новое – это не модернизация, потому что опексы как-то значимо не снизятся. Это продление ресурса всем старым станциям, «которые нужны». Статистики по отказам, авариям и инцидентам, свидетельствующей о значимом снижении надежности в качестве критериев – нет. Линейка широкая – поэтому включаем туда все что можно. А если что-то забудем? Каждый энергообъект такого класса – уникален, и единых «исчерпывающих мероприятий» для них точно нет. Это приятное занятие, конечно, считать эталоны и т.д. Но малопродуктивное в таких проектах. То, что одной станции или блоку хорошо, другой – совсем не очень. Но та другая, может быть нужнее и эффективнее для системы в итоге. Кто это всё будет определять? Правильно, чиновники в ручном режиме.
Ъ: Почему при расчетах цены по инфляции и прогнозной цены вы первой точкой берете 2021 год, когда платежи по ДПМ будут на пике? По сути до этого года и после тренд должен идти вниз, не получается ли, что кривая цены по инфляции завышена?
В.К.: Дело в том, что у нас до 2021 года фактически все уже предопределено и расписано, в расчет цены мы включали объемы финансирования ДПМ ВИЭ, вводы новых станций в Крыму и Калининграде, строительство мусоросжигающих заводов (проекты «Ростеха» по созданию мусоросжигающих ТЭС, включены в ДПМ ВИЭ.— “Ъ”), надбавку для Дальнего Востока (доплата к цене оптового рынка для снижения тарифов в ДФО.— “Ъ”). То есть мы уже почти знаем цену в 2021 году. Если мы будем брать за начальную точку 2017 год и выстраивать инфляцию от этого года, то ценник и кривая будут другими, но это не будет иметь никакого отношения к реальной цене, которая будет точно выше. Поэтому зачем себя обманывать?
АЭА: Действительно зачем? Будет максимум ( выше текущей инфляции ) плюс потом «по инфляции». Ну как бы и волки и овцы. Только потребители и экономика голодными останутся. Зато мы будем спать спокойно.
Ъ: А в спред между ценой по инфляции и текущей прогнозной ценой (58,7 млрд руб. в 2022 году, 851,2 млрд руб. в 2035 году) будет заложен тот объем средств, который может быть направлен на модернизацию?
В.К.: Давайте так, этот объем средств может быть направлен не только на модернизацию ТЭС, потому что в поручении президента говорилось о том, что необходимо посчитать нагрузку с учетом еще других факторов — атомная энергетика, ВИЭ и т. д. Мы провели расчеты для того, чтобы понимать, на что могут рассчитывать все энергетики.
АЭА: Текущая прогнозная цена – она ведь тоже с инфляцией, если мы правильно понимаем. Вопрос в том, как её считали на 20 лет вперед: если просто «без ДПМ модернизации» по сценарным условиям «как сейчас», без учета рыночных факторов, включая возможный дефицит или избыток, изменения технологий и т.д., по сценариям Минэкономразвития (которые на таких промежутках прогнозирования никогда еще не сбывались, и о чем, кстати, новый замминистра говорит в аналогичном интервью), то все это – «вилами по воде», не более того. Такие вещи в принципе не должны лежать в основе принимаемых решений в рыночной экономике – это аксиома. То, о чем говорится, расчетный спред – это дельта сверх фактической инфляции цен на электроэнергию, рассчитанная по индексу прогнозной инфляции от максимума 2021. И она в итоге совсем не 1,5 триллиона к 2035 году, а много больше. Говорят уже то ли 2, то ли 3. А к окончанию сроков платежей – к сороковым годам? Это такой виртуальный "мешок" из платежей потребителей, из которого и собираются черпать, по-видимому. И который будет все пухнуть и пухнуть за пределами 2035 года. Perpetuum DPMile.
Ъ.: Почему вы ставите такие сроки возврата, 15–20 лет, ведь для модернизации, по идее, они должны быть меньше, чем у ДПМ на новое строительство?
В.К.: На самом деле можно ставить и десять лет. Но тогда нам снова придется играть с генераторами в ту же игру. Они говорят, что цена КОМа слишком маленькая, поэтому они сейчас закончат получать деньги по ДПМ и законсервируют или выведут этот объект, потому что его эксплуатация слишком дорога. Поэтому лучше ставить максимальный срок.
АЭА: Ответ заслуживает быть отлитым в гранит. Потому что, мол, они, такие-сякие, неблагодарные могут только "много есть" – повышенными платежами. Как только их переводишь на «диету» – они тут же грозятся все «закрыть». Поэтому будем регулировать подачу пищи в клетки – чуть поменьше, но подольше. Доходность и сроки окупаемости поставим любые. Законы экономики, КОМ по цене спроса и предложения для нас не указ. А там посмотрим: либо ишак либо падишах….
Ъ: Потребители вас критикуют за то, что вы за основу программы модернизации берете генсхему, в которой прогнозируется профицит мощности. Вы не планируете пересматривать ее параметры с учетом того, что потребление в РФ почти не растет? Не нужно ли снижать коэффициент резервирования?
В.К.: Коэффициент резервирования мы для себя уже определили. Играть в сторону его снижения, притом что сейчас не меняется топология сетей и не будет новых объектов генерации, рискованно для надежности энергосистемы, особенно во второй ценовой зоне (Сибирь). Также в генсхему заложен достаточно консервативный спрос, в последние три года мы очень близки к прогнозу. Более того, по отдельным районам у нас спрос растет выше прогноза. На Юге России, например.
АЭА: Коэффициент резервирования – самый высокий из стран прошедших либерализацию – они для себя уже определили. По факту резервы составляют около 50% в Первой ЦЗ и 70% во Второй от установленной мощности (обычный способ подсчета фактических резервов). Менять не будем – надежность. Кто это определил и как, можно узнать? А то специалисты по балансовой надежности критикуют. Если у вас есть дефициты в локальных зонах или узлах системы – для этого и проводятся отборы с пространственной дифференциацией, которые вы проводить не желаете (тогда все нужно отменять, что сделали в 2015 году, см. выше). Здесь топология важна. А по отборам по ЗСП – нет.
Ъ: Но вы все-таки не прогнозируете, что цена на мощность поднимется до уровня, необходимого для модернизации?
В.К.: Безусловно, и в рамках существующей модели генкомпании проводят модернизацию оборудования. Вопрос в том, что мы не понимаем глубину этой проработки и позволит ли она работать достаточно долго. Мы сможем это понять только одним образом — если у них есть обязательства и они в течение определенного периода будут получать ту или иную цену. Это определяется только таким путем: если генератор пойдет в модернизацию, то этой цены ему достаточно, если не пойдет — что тогда делать? Это такой неочевидный ответ…
АЭА: А зачем вам всё это понимать и знать? Разве в рыночной экономике, в прошедшей рыночную либерализацию отрасли это функция Минэнерго – знать и понимать в деталях, что делают собственники генерации на своих объектах? Так было в СССР – главки знали и понимали до мелочей, которые деньги на это выделяли – лимиты, так было и при РАО ЕЭС. А теперь это, вообще-то говоря, функция собственников – хозяйствующих субъектов. Их можно проверять на предмет готовности и технических требований, но что они там у себя делают конкретно, и требовать от них каких-то "обязательств" в рамках их рутинной хозяйственной деятельности – точно излишне. Если цена отбора закрепляется на несколько лет в рамках глубокой модернизации с ростом эффективности – могут быть дополнительные критерии готовности и какие-то проверки СО и Ростехнадзора по завершении проектов. Но не более того. При этом цена должна быть рыночной – по балансу спроса и предложения, а не назначенной в кабинетах. В этом фокус и отличие рынка от ДПМ.
Ъ: Как будет гарантироваться, что программа модернизации будет отсекать проекты, которые сейчас генкомпании и так делают в рамках КОМа, не требуя доплат?
В.К.: Мы определим критерии допуска: возраст и наработанный ресурс оборудования. Второй момент: мощность в период проведения модернизации оплачиваться не будет, а это год — три, по нашим оценкам. Соответственно, собственнику с эффективным оборудованием отказываться от оплаты мощности и продажи электроэнергии экономического смысла нет.
АЭА: Этого, думаем, генераторы «не заказывали». Но, очевидно, надеются заложить убытки от неполучения платы за мощность в цену модернизации.
В любом случае все в ручном режиме. На совещаниях.