2018 год завершился. Время подводить итоги. К сожалению, для электроэнергетики страны, если оценивать ее успехи как отрасли работающей в постреформенных рыночных условиях, назвать уходящий год удачным или хотя бы неплохим вряд ли можно. Год был откровенно разочаровывающим – стало окончательно ясно, что все немалые усилия последних 15 лет, материальные и человеческие затраты по созданию динамично развивающейся рыночной электроэнергетики оказались во многом тщетными и напрасными. Рынок в отрасли не состоялся, и никаких «прорывов» в этом направлении не то что не ожидается, но и не планируется, по крайней мере теми, кто сегодня ею руководит. В этом смысле 2018 был существенно хуже предыдущего, хотя бы потому, что год назад еще оставалась надежда, что в следующем, как это принято говорить, «электоральном» цикле, так или иначе повторится ситуация 2012 года, когда новому старому президенту приходилось что-то придумывать, искать новые пути, задумываться об ускорении экономики и соответственно прислушиваться к экспертному сообществу, пытаться, хотя бы вербально, корректировать курс, обещать обществу реформы и т.д. В таком сценарии и у электроэнергетики оставались шансы на поворот к реальному рынку, альтернативным решениям по отношению к заложенному еще в 2009-2010 гг. курсу на сворачивание зачатков конкурентной рыночной модели в отрасли, все расширяющемуся ручному управлению, тенденций на принятие решений на основе абсолютно нерыночных подходов.

Но не случилось. Политический процесс в стране стал совершенно иным, никакие новые экономические программы, идеи и «повороты» власти в ходе президентских выборов не понадобились. Обошлись в основном тем, что есть, немножко «придавили» на цифровизацию, как новый грааль или волшебный ключик решения всех назревших и надвигающихся комом проблем, и она зажила своей, преимущественно отдельной от экономической логики кампанейской жизнью, в том числе и у нас в электроэнергетике. В общем и целом мы перешли к долговременному обустройству в новой экономической реальности – перманентной стагнации, перемежающейся с кризисами, как сути нашего бытия на долгие годы. Это не значит, что совсем прекратились разговоры о «прорывах», они продолжаются и даже местами усиливаются, но в основном где-то там наверху – на политическом уровне. Потом, уже заигранные и слегка увядшие они спускаются вниз – во всяческие, задуманные когда-то по рыночным лекалам, а сегодня выглядящие довольно искусственными образования и проекты, по инерции все еще курируемые правительственными чиновниками, произносящими дежурные речи о важности всего вот этого и, очевидно, испытывающими глубокий когнитивный диссонанс от контраста с окружающей их каждодневной реальностью.

Потому что на «земле» – все по-другому. Там – реалии, основанные на антирыночных подходах, на логике – пусть похуже, но больше, чтобы все было без надрывов, без потрясений, без ненужных рисков, пусть и ценой недоразвития и отставания – т.е. деградации, но, конечно, этот термин официально почти никто не озвучивает, хотя большинство думающих чиновников и экспертов из истеблишмента знают, что на самом деле это так и есть. Особый путь, особая страна, геополитические проблемы, пусть неэффективное, устаревшее, уже отходящее, но свое. Рынок ­– миф, никаких свободных и идеальных рынков не бывает, кросс субсидирование одних за счет других – это нормально, это коммунально, общинно, да и все на самом деле делают так, просто не так открыто, и вообще, зато мы выиграли войну и провели лучший чемпионат мира.

Ровно в этой логике продвигался проект ДПМ-модернизации генерации, преподносимый с самого начала как некая назревшая неизбежность, которую никак нельзя откладывать даже несмотря на внушительный профицит и нельзя делать иначе, потому что потом придется строить новые мощности с нуля, гринфилд, мы лучше знаем как надо, браунфилд, к рыночной цене (которая вообще-то отражает спрос и предложение) никто не готов (почему?) и т.д. и т.п. Вообще весь этот проект, в своей основе предполагающий масштабное обновление генерирующих мощностей родом из СССР, принадлежащих ныне конкретным собственникам, но за счет навязываемых всей экономике повышенных платежей, рассчитанных в кабинетах чиновниками, сам по себе ничто иное, как показательная демонстрация глубочайшего недоверия властей к каким-либо рыночным решениям и институтам. Такой же логики – квинтэссенции антирынка – придерживалось и абсолютное большинство интересантов этой программы, включая и такую компанию как Unipro – части вроде бы вполне рыночного немецкого Uniper, что с одной стороны удивительно, а с другой – вспоминая историю про сгоревшее котельное оборудование блока ДПМ на Березовской ГРЭС, выведенное потом в ремонт и в соответствие с регламентами оплачиваемое всем рынком в течение года, вспоминая позицию руководства этой компании, когда ее «поймали за руку» – совсем и нет. Действительно, если здесь ТАКИЕ порядки, если здесь ТАК «привлекают инвестиции», то почему бы этим не пользоваться?

Также проводились и конкурсы ДПМ ВИЭ по поставкам мощности ­– товара, которого у ветряных и солнечных электростанций по большому счету нет, где с сенсационно низкой ценой в 2018м победили иностранцы – Фортум и Enel, предложившие цену за кВт существенно ниже, чем для новых традиционных станций по недавним аналогичным конкурсам КОМ НГ. Это некоторыми аналитиками преподносилось как раз как некий «прорыв», с учетом и под флагом этого факта Чубайс и Роснано, (которые вдруг, как выяснилось, оказались "главными" в России "по тарелочкам" ВИЭ), развернули новое наступление на фронте продления «уникальной» в мировой практике системы поддержки возобновляемой энергетики: «за очень дорого», но без климатической повестки и без, собственно, самого товара, поставляемого на рынок в результате такой поддержки, но зато с претензиями на технологическое лидерство в мире и существенную экспортную составляющую. Однако при ближайшем рассмотрении и анализе условий таких конкурсов можно обнаружить, что относительно низкий капекс, заявленный победителями, был вполне оправдан экономически, имея в виду и их доступ к дешевым деньгам, и невиданный в Европе уровень безрисковой доходности, и длительность гарантированных платежей, заведомо превышающую при такой доходности сроки окупаемости инвестиций. Прорыв тут скорее в том, что стало окончательно понятно, что рыночный инвестиционный процесс в электроэнергетике России в широком смысле после 15 лет ее масштабного реформирования не существует ни в каком виде – не только для ВИЭ, но и для любых других ресурсов. И это ставит перед отраслью и ее субъектами еще один вопрос – а есть ли у нас вообще какой-либо внятный рынок в электроэнергетике, который якобы в основном построили еще к 2011-12 гг. – результат, который часто называют в качестве доказательства успешности реформы отрасли в нулевых – одной из немногих удавшихся в стране в целом? Так ли это на самом деле? Да, у нас создан централизованный конкурентный рынок по текущим переменным издержкам генерации, который действительно позволяет отбирать мощности для покрытия спроса по мере возрастания издержек, пусть и с существенными огрехами. Но вопрос заключается в том, а возможна ли здесь технологически нейтральная конкуренция в генерации в целом – и в текущих и в капитальных затратах? Ведь если вы не имеете нормального рынка в капексах, то как он может существовать вообще? Не правы ли те, кто с самого начала сомневался в том, что конкурентный рынок в генерации возможен в принципе: ведь уровень текущих затрат у тепловых станций, определяемый топливной составляющей несравним с АЭС, и тем более с ГЭС? Да и среди ТЭС уровень текущих затрат существенно различен изначально, как в зависимости от стоимости топлива и затрат на его превращение в электроэнергию и тепло, так и в зависимости от удельных затрат и специфических характеристик тех или иных агрегатов.

В этом плане показателен процесс обсуждения процедур отбора ТЭС для модернизации – очень скоро выяснилось, что никаких коробочных решений, «конструкторов» (о которыхвначале много говорили инициаторы всей этой затеи – продать публике капремонты и реновационные мероприятия для паросиловых турбин и котельного оборудования под личиной «модернизации») для станций разных типов и разного назначения не существует. В итоге перешли к понятию одноставочной цены как критерию, но и она, базирующаяся на показателях загрузки станций, не отражает безусловный приоритет очередности при отборах тех или иных станций или блоков, поскольку для покрытия изменяющегося во времени графика нагрузки в энергосистеме нужны разные мощности, в т.ч. и пиковые, у которых может быть высокий удельный расход, низкий КИУМ, но при этом есть необходимая системе маневренность. В падчерицах при предложенных критериях отборов по LCOE на протяжении сроков оплаты мощности по ДПМ модернизации оказались и ТЭЦ с относительно низкими электрическими КИУМ. Отдельная история складывается с проектами надстроек газовых турбин – того немногого, что, строго говоря, и можно называть модернизацией. Судя по всему, никто из генераторов пока не собирается рисковать с ними на отборах 2022-24 годов по известным причинам: высоким требованиям по локализации, вряд ли выполнимым к моменту вводов и отсутствию российских турбин на рынке. Так или иначе, в итоге, полностью регулируемые решения – по существу тарифы, навязываемые потребителям под видом неких договоров (что само по себе абсурд, имея в виду значение понятия договор в соответствии с Гражданским Кодексом), через систему торговли на оптовом рынке – даже на стадии «входного билета» становятся все более и более ручными: планируется уже до 15% проектов запускать не через конкурсные отборы, а через Правительственную Комиссию. Поддерживать же российские газовые турбины предлагается и вовсе экзотическим путем – реконструкцией отдельных объектов по заоблачным ценам КОМ НГ.

Финальное постановление по ДПМ модернизации так и не вышло в 2018 году. Затянувшаяся «дискуссия» отражает не только и не столько явное отсутствие баланса интересов участников «рынка» – с этим у нас уже давно не считаются – сколько, на мой взгляд, боязнь чиновников разного уровня и разных ведомств взять на себя ответственность за эти решения, очевидным образом, даже для не очень погруженных в детали людей, ведущих к деградации российской электроэнергетики, окончательному повороту со столбовой дороги прогресса, по которой идет весь цивилизованный мир. Ну и, конечно, это связано с пониманием авторов программы «модернизации», что обещания президенту про «в рамках инфляции» не будут выполнены даже с учетом игнорирования их «первородного греха» – обмана об уровне инфляции, с которого программа стартует – ценового пика «высвобождающихся» средств, оплачиваемых по ДПМ -1, превышающего текущую плановую инфляцию в разы.

Вообще, вот эти все «высвобождающиеся средства» всех этих «частных инвесторов», якобы привлекаемые в отрасль, о чем руководители разных рангов говорили не раз и не два в течение ушедшего года, с одной стороны создают впечатление какого-то сюрреализма для тех, кто в курсе, что именно имеется в виду; а с другой – дают ясное понимание наблюдателям о том, где мы находимся в рыночном плане, какого стратегического курса придерживаются наши так называемые регуляторы. Рынком там и не пахнет. Ну а наблюдения за эквилибристикой решений на топливном рынке в последние несколько месяцев делают картинку завершенной – именно так они мыслят вообще, именно это все они и считают рынком.

С этой точки зрения мои претензии в отсутствии собственной конструктивной повестки развития отрасли и рынка, которые я время от времени высказываю в отношении Сообщества потребителей, оказываются беспочвенными, наивными и мало релевантными окружающей действительности. Действительно, там просто некому предлагать позитивную рыночную повестку. Поэтому, наверное, Василий Киселев со товарищи правы: всё что им остается – это ставить палки в колеса этой машине антирынка, который у нас официально считается настоящим рынком, и других реальных способов это хоть как-то изменить нет. Есть только бюрократические методы это чуть притормозить, замотать, выхолостить суть и т.п. Василий Николаевич и его коллеги как раз этим относительно успешно и занимались весь 2018 год, чем, думаю, доставили массу неудобств желающим поскорее закончить эту достаточно неприятную в профессиональном плане для действующих чиновников процедуру запуска программы окончательной деградации российской электроэнергетики. Процедуру, которую им, конечно, хочется провести так, чтобы потом можно было делать вид, что они к этому как бы и не были особенно причастны, но что делать, приходилось работать в тех конкретных условиях, «здесь и сейчас», и вообще, если бы не они, то было бы еще хуже.

«Здесь и сейчас» – это вообще главный лозунг часто вполне профессиональных людей, находящихся внутри всей этой системы странных отношений в отрасли – рынка без рынка – тех, кто пришел в нее тогда, когда она еще была иной, когда имела шансы стать настоящей, но так и не стала, в том числе благодаря и им. В чем, конечно, им достаточно сложно признаваться, даже самим себе, но в новогодние каникулы, когда мы все строим планы на будущее, когда есть время оглянуться вокруг, посмотреть, что вообще происходит в этом плане в мире, немножко можно.

Например, можно обратить внимание на то, что происходит в последнее время в рыночных юрисдикциях США, откуда мы, собственно, во многом и «списывали» нашу реформу в начале нулевых, но в итоге оказались даже никудышными плагиаторами, не говоря уже о каком-то, без кавычек, творчестве в ее развитии. А там, между тем, происходит много интересного. Мы уже писали о том, что рыночный инвестиционный процесс в США претерпевает серьезную эволюцию – новые технологии и новые климатические цели, вкупе с циклической волатильностью на топливных рынках, связанной опять же с рыночным технологическим прогрессом, ставят перед электроэнергетикой новые задачи. Старые модели рынков не в полной мере отвечают этим новым вызовам. Традиционная генерация находится под давлением – ей трудно противостоять низким ценам и на текущем рынке и особенно на рынках мощности, привносимым новыми ресурсами с низкими переменными затратами и субсидируемыми капитальными. В результате они сами становятся претендентами на субсидии, часто выделяемыми и лоббируемыми властями штатов, где они находятся, что еще более осложняет процессы справедливого конкурентного отбора наиболее эффективных мощностей в традиционных рыночных моделях.

Как решаются эти проблемы? Может быть там тоже переходят к ручному управлению? Может у них там тоже намечаются своего рода ДПМ? Ведь Трамп и его секретарь Департамента энергетики Перри требовали же изменить правила и дать внерыночный приоритет угольным и атомным станциям, имеющим 90 дневный запас топлива в качестве мер по обеспечению живучести энергосистем? Оказывается нет, более того, сам главный регулятор энергорынков – Федеральная энергетическая регуляторная комиссия FERC, состоящая из назначаемых президентом США экспертов профессионалов с большим опытом, утверждаемых Сенатом – аналога которой у нас и близко нет – отказав Трампу и секретарю Перри в их притязаниях, в буквальном смысле заставляет в процессе переговорного процесса с той или иной рыночной юрисдикцией следовать базовым принципам открытого конкурентного рынка, жестко ограничивая рамки предоставления запрашиваемых субсидий. Решения в разных частях страны с учетом той или иной специфики разные, но суть их одна – отделить конкурентные рыночные сегменты от неконкурентных, принять все меры к тому, чтобы рыночные сигналы при субсидировании той или иной технологии или же конкретного объекта искажались в наименьшей степени. Это непростые решения, влекущие за собой в том числе и конфликты FERC как с правительственными чиновниками из Департамента энергетики, так и с рыночными юрисдикциями. Руководитель PJM, например, в одном из недавних интервью вообще поставил вопрос о жизнеспособности централизованного рынка мощности как инструмента инвестиционного процесса на фоне все больших исключений, которых добиваются в ходе различных лоббистких решений для отдельных генерирующих субъектов власти штатов, входящих в региональный пул. Дискуссии идут, ищутся новые подходы и решения, та же распределенная энергетика с ее меньшими рисками и высокой гибкостью – это как раз один из ответов на эти новые вызовы. Но лейтмотивом решений является ключевое положение, которого придерживаются все стороны – рынку рыночное, а регулируемому – регулирование, пусть и в одной юрисдикции и в одной рыночной операционной зоне, но не смешивая друг с другом. Как коктейль Джеймса Бонда. Вопрос о том, что лучше рынок или нерынок, там давно решен и подтвержден практикой.

Но все же главным отличием от нас при поиске решений всех этих проблем является то, что там не работает наша любимая парадигма «здесь и сейчас» – раз нормальный рынок не дают построить по разным причинам и обстоятельствам, давайте будем жить в антирынке, но при этом делать вид, что реформа у нас состоялась, что это вот и есть тот самый настоящий рынок. С самого начала, еще при конструировании ДПМ в РАО ЕЭС, чем сейчас к месту и не очень публично гордится Анатолий Чубайс, этот абсолютно нерыночный инструмент – по существу, назначенный регуляторами тариф для возврата инвестиций в генерацию – был облечен в псевдорыночные одежды и цинично обозван договором, чем он, конечно же, в нормальном юридическом смысле совсем не является, поскольку не выражает свободную волю обеих сторон. Мы все это наглядно наблюдали и не раз – потребители пытаются оспорить эти договоры, передачу их от одной компании к другой, переносы мест, наконец тот же вопиющий случай с блоком Березовской ГРЭС – но безуспешно, поскольку эти конструкции предполагают возложение на них договорных обязательств через другой договор – о присоединении к торговой системе оптового рынка, вне которой у нас получить электроэнергию в значимых объемах в ценовых зонах просто невозможно. Именно ДПМ, в том виде как они были сконструированы и применены у нас – насильно интегрированы в рынок, в итоге сломали его, обезобразили до неузнаваемости еще при его рождении, в колыбели. А потом, по прошествии лет этот нормальный изначально, но искалеченный ДПМ рынок объявили неработоспособным и в режиме «здесь и сейчас» начали создавать антирынок, называя его при этом рынком, пусть и с особенностями: мол, идеальных рынков все равно не бывает.

Этот лозунг –«здесь и сейчас» у нас популярен не только у старожилов с опытом ломки основ и принципов через колено под грузом политических ограничений. Относительные новички отрасли, те же многочисленные «стартаперы – технологические инициативники», пытающиеся за бюджетные гранты продвигать «прогресс на обочине» – тоже его очень любят. Там та же логика, мол да, мы знаем, нормальный рынок у нас не работает по множеству причин и обстоятельств, но нельзя же просто сидеть сложа руки и смотреть, как прогресс обтекает нашу страну со всех сторон, обходя ее как остров невезения. Давайте «копать туннель» и с нашей стороны, хотя бы по чуть-чуть, в рамках, по разрешению кураторов – облеченных полномочиями чиновников, страдающих тем самым когнитивным диссонансом. Нельзя сказать, что это совсем уж бесполезные усилия, более того, в существующей обстановке они часто бывают единственно возможными, но все же без понимания того, что сами по себе они не могут изменить реальность без кардинальных перемен в той застойной среде, в которой оказалась российская электроэнергетика, они точно не имеют перспектив.

Что еще? На розничном рынке без перемен – там, например, в конце года все-таки приняли закон об интеллектуальном учете, возложив обязанности по его установке в многоквартирных домах на монопольные ГП с последующим возмещением в тарифе, не имеющих, вообще говоря, никакого отношения к поквартирному учету, присоединенному к внутридомовым сетям, обслуживанием которых занимаются исполнители коммунальных услуг. Об опрометчивости такого решения с точки зрения развития рынка мы уже писали. Говорят, выбирали из двух зол – УК или ГП, лучшее. Мол, УК еще хуже, у них срок жизни на рынке меньше, и вообще они в основном частники, а ГП уже в основном нет. Поэтому ГП. Тем самым ГП, как институту давно изжившему себя, мешающему нормальному развитию конкурентного рынка, создали еще одну подпорку, подставили еще один костыль, продлили его жизнь как минимум еще на несколько лет. Наряду с предыдущим значимым событием в жизни ГП – переходом на новую методику расчета сбытовой надбавки, в результате чего она существенно выросла, особенно у крупных государственных ГП, эти нововведения вдохнули в их существование новое начало, придали уверенность в завтрашнем дне, ясно обозначив приоритеты развития розничного рынка: да – монополизму, нет – конкуренции. Только хардкор, только застой, только все как обычно, надежно, солидно, желательно в составе госкомпаний. В этом контексте несколько странными кажутся телодвижения некоторых крупных ГП в части каких-то там мероприятий по управлению спросом, применению накопителей у потребителей и т.д. Все это интересно – понятно, что информационные потоки льющиеся на руководителей этих компаний обо всех этих инновациях и энергопереходах кружат им головы, а наличие почти неограниченных финансовых возможностей и комфорт монополиста пробуждает на досуге совесть, подзадоривает заняться чем-нибудь этаким, модным и полезным­ – но в текущей ситуации, чтобы там ни говорили самые продвинутые из них, чем бы они ни занялись – все это будет диссонансом и в некотором смысле выстрелом себе в ногу. Объективно все это им не нужно, просто потому, что это в итоге ухудшает, а не улучшает их экономику, а затраты на инновации в таком «рынке» не окупятся никогда.

Во многом аналогичная картина складывается и в сетевом комплексе, где Россети продолжают свой курс на так называемую консолидацию, по сути заключающуюся в создании единой операционной электросетевой компании на всю большую и разную страну. Цифровизация, которая стала новым флагом и фетишем компании с приходом туда команды Павла Ливинского, пока планируется и развивается отдельно от рынка за счет не очень понятных источников и представляет собою больше вещь в себе, то есть в компании, а не инструмент для повышения общественного блага в условиях кардинальной перестройки роли распределительных сетей в отрасли и в экономике в целом, как это происходит в других странах. Как продвигается «цифра» на самом деле, там внизу, а не в красивых презентациях, мы иногда узнаем от наших коллег, однокашников и т.д., работающих в россетевских «полях» . Понятно, что компания огромная, за всем из Москвы не уследишь. Вопрос лишь в том – а надо ли? Может все-таки опять обратиться к мировому опыту и в этой части?

В том числе, заняться, наконец, кардинальным пересмотром структуры тарифов с тем, чтобы они отражали реальные затраты сетей, перестать придумывать все эти надстройки на кривой фундамент типа платы за резерв, рассчитываемой почему-то от максимальной заявленной мощности при технологическом присоединении. Сумма максимальных мощностей по актам техприсоединения не равна пропускной способности сети, она больше, просто потому, что есть коэффициент неодновременности нагрузки, есть кольцевание сети и т.д. – это вообще-то понятно любому инженеру-электрику. С другой стороны всегда есть превышение «ширины дороги» над количеством заявленного «транспорта», которое она должна вместить, иначе часть потребителей просто не будут обслужены в данный момент времени. Эта «остаточная» мощность сети не может быть корректно учтена ни в плате за пиковую мощность, ни в ставке на потери. Для этого во всем нормальном мире применяется постоянная составляющая в тарифе – плата за наличие присоединения к сети, пропорциональная мощности потребителя. Это не плата «за резерв» – это плата за то, что потребитель может общей сетью вообще пользоваться в пределах мощности своего присоединенного к ней оборудования. Она учитывает упомянутое превышение, в том числе и тот факт, что сеть должна развиваться опережающими темпами по отношению к текущей нагрузке. Часто в нее включается и плата за само технологическое присоединение в рассрочку. Другой вопрос, которым давно пора бы заняться в сетевом комплексе – единые котловые тарифы. В распределительных сетях их не должно быть, особенно в больших регионах. Там должны быть зонные тарифы, отражающие расходы на содержание сетей и потери в зависимости от территориального местоположения этих объектов, их особенностей и т.д. Пока этот вопрос не будет решен, пока в сетевом комплексе одни потребители будут по факту субсидировать других, а более крупные компании – более мелких, никакой нормальной рыночной консолидации не будет. Будет то, что есть сейчас – придумывание административных критериев, лицензии, уголовные дела, споры, суды, а в итоге воз и ныне там. Помимо прочего, котловые тарифы – это существенный барьер на пути развития той самой новой энергетики, о которой так много говорят сегодня на каждом углу. Все эти накопители, распределенные ресурсы, настоящие, а не игрушечные demand респонсы и т.п. работают только тогда, когда есть пространственная и временная дифференциация ценовых сигналов. Котловые тарифы эффективно убивают пространственную дифференциацию внутри регионов, также как рост доли оплаты мощности в совокупной цене за электроэнергию убивает временную дифференциацию для массовых потребителей, не имеющих возможности убежать из этого псевдорыночного болота.

Что в сухом остатке? Есть ли хоть где-нибудь просветы и нотки оптимизма?

Есть. Весь этот господствующий у нас антирынок все-таки рождает в итоге рынок. Пусть не такой, какой хотелось бы, пусть периферийный, оппортунистический, но рождает. Мы видим рост распределенной генерации у потребителей, пусть пока во многом антагонистичной общественному благу, но она растет в объемах и развивается, становится дешевле, и уже близка к сетевому паритету, а один на один – новые мощности в энергосистеме против новых распределенных мощностей – уже побеждает. Мы видим, что все больше потребителей, в т.ч. и массовых, задумываются о том, как снижать свои расходы на электроэнергию и ищут альтернативные пути поставок там, где они так или иначе смогут избегать оплаты всех этих растущих на дрожжах нерыночных надбавок, взимаемых через плату за пиковую мощность оптового рынка. Появляются новые, причем вполне системные исследовательские центры с молодыми талантливыми сотрудниками и амбициозными, высокообразованными лидерами, отстаивающими рыночную повестку, так или иначе влияющие на власть, на чиновников, принимающих решения, уже в силу своей системности. Появляются новые модели отношений, все менее зависимые от всех этих административно назначаемых «договоров», цен, доплат и всего остального, что душит нашу отрасль, позволяющие наиболее продвинутым «вырваться» на относительную свободу. Да, оставшиеся в энергосистеме, как заложники в концлагере, в итоге оплачивают все эти надбавки за «прорвавшихся», но это создает все новые стимулы и все новое напряжение во всей этой шаткой, постоянно латаемой конструкции нашего псевдорынка, которые рано или поздно приведут ее к закономерному масштабному кризису и последующим изменениям во всей модели.

Любой прогресс рождается из кризиса, вопрос лишь в том, насколько этот кризис глубок и болезнен для тех, кого он затрагивает. Это касается и энергетики, и вообще всей нашей жизни. Пожелаем же себе успехов и стойкости в наступившем году. Все будет в итоге хорошо, это точно. Главное, чтобы побыстрее и меньшей ценой.